Исполнение заявки бонусного тура №10. Бьякуран/Кикё.

[Byakuran-fest]

Исполнение заявки бонусного тура №10. Бьякуран/Кикё. "Оно того не стоило." Верона, упоминание оперы или поход в неё.

1288 слов. Наверное, заказчик представлял себе как-то иначе, но автору привиделось именно это. ООС и пошлые намеки присутствуют.

Та реальность пахла сыростью, серым моросящим дождем и дымом. Этим дымом до сих пор пахнут его волосы, он въелся в кожу и щиплет в носу. Бьякурану даже кажется, что запах копоти слышен всем этим прилично одетым людям, сидящим вокруг. «Будто выходец из ада», - думает он и жмурится, привычно улыбаясь. Шрамы на спине всё ещё зудят и саднят, будто совсем свежие и посыпаны солью – так всегда бывает после быстрых прыжков по измерениям, и потому отчаянно хочется их почесать или хотя бы снять пиджак. Не то чтобы Бьякурана смущали присутствующие, просто он не был абсолютно убежден, что от этих простых действий не станет только хуже.
Они взяли билеты в верхнюю зону знаменитой Арены ди Верона. Не потому, естественно, что там чуточку дешевле, а потому, что боссу так захотелось, а причуды Бьякурана не обсуждались. На самом же деле каменные массивные ступени даже в самый разгар итальянского лета сохраняют прохладу и, прижимая к ним неприятно горячие ладони, босс Милльфиоре чувствует себя немного лучше. И постепенно забывает про тлевший недавно под подошвами огонь.
Там - под ногами хрустящий и готовый в любой момент просесть мусор, под которым где-то глубоко чадит и алеет пламенем то, что еще не догорело, слипшись с металлоломом и грязью. Там льющийся с неба сероватый дождь вперемешку с пеплом, который грязными струйками стекает по лицу, там курящиеся пожарища, которые тлеют изнутри и не могут погаснуть даже под льющимися с неба потоками воды. А надо всем этим – нестерпимый, горчащий на губах запах гари, будто воздуха и вовсе не осталось. А еще выше – большие мониторы, сложенные из сотен маленьких, и там, в этой серых дождевых облаках, где и полагается быть Небу - его улыбающееся лицо. Безмятежное, спокойное, разве что откуда-то взялись смешливые морщинки в уголках глаз.
В той реальности он не старше себя настоящего. Но в той реальности он уже почти достиг всего, к чему стремился.
Хотя… знал бы он сам, к чему стремится…
Бьякуран зябко ежится, пусть даже в вечерней Вероне еще слишком тепло. По крайней мере, достаточно тепло, чтобы сидящий по левую руку от него тучный незнакомец то и дело промакивал потный лоб платком с вышитыми на нем замысловатыми вензелями. Босс Милльфиоре отворачивается от соседа и смотрит вниз, на сцену Арены. Огни, голоса, всё пышно, парадно и роскошно. Даже чересчур роскошно на его вкус. Немного изящной белой простоты взамен этой нарочитой помпезности – смеси алого, золотого, слишком древнего и слишком дорогого - избавило бы его от зарождающейся головной боли. Всё же листать измерения, как страницы, не такое уж простое занятие. Вчера… ад был вчера. А сегодня хотелось бы поваляться в постели, изображая больного и усталого, и принимать от своих подчиненных всевозможные знаки внимания и уважения к его нелегкому труду. Но от этого настоятельного приглашения отказаться нельзя. Скоро, совсем скоро человек, который вынудил Бьякурана сегодня сидеть и слушать приевшуюся «Кармен», окажется в том самом чадящем аду, и не только он один. Так говорили перепутанные нити вероятностей. Так говорило раздражение, заметное даже за его обычной пустой улыбкой – Кикё, сидящий справа, вытянувшись в струнку, с неестественно прямой спиной, тоже это заметил и даже, нарушив все правила этикета, шепотом поинтересовался, всё ли в порядке и почему босс так бледен. Это единственное, что развеселило Бьякурана и позволило отогнать скуку, а вместе с ней и надоедливый зуд между лопатками хотя бы на несколько минут.
Контральто режет слух, от ярких огней болят глаза, виски сдавливает, и Бьякуран вынужден опереться о локоть Кикё. Голову кружит от приторно-сладкого, тошнотворного коктейля ароматов дорогого парфюма, душной итальянской ночи и дыма, который так и сочится из сотен приоткрывшихся вчера вероятностей. К ним ведет всё: сегодняшний день, и эта опера, и эта знаменитая веронская Арена, и белоснежный рукав пиджака Кикё, отчего-то тоже пахнущий копотью, и эти древние камни, и эта скука, и эта улыбка, судорогой искривившая лицо, как посмертная маска.
Бьякуран пытается дышать, но выходит плохо. Звуки, свет и краски – всё сливается в одно и тянет за собой в вязкую черноту, в которой только тягучая боль в лопатках, серый дождь той единственно правильной и почти уже неизбежной вероятности, того будущего и того определенно лучшего мира… и только один навязчивый вопрос в глухой тишине: «А оно того стоило?»
А потом тишина взрывается громкими аплодисментами.

Кикё с самого начала знает, что принимать это приглашение не обязательно. Можно сказаться больным, можно придумать сотню благовидных предлогов. Самое забавное, что эти предлоги всего лишь отражали бы объективную реальность: Кикё замечает, что сегодня его босс выглядит на редкость нездорово, а бодрость и фирменная улыбка чеширского кота настолько вымученные, что не могут обмануть даже остальных Венков. Но Бьякуран-сама с каким-то мазохистским упрямством настаивает на посещении Арены, причем отказывается от пригласительных на нижний ярус, где его как почетного гостя ждут мягкие кресла и теплый прием, а требует, чтобы Кикё нашел и перекупил билеты выше, на каменные ступени второго Колизея. И старший из Венков полдня проводит в утомительных поисках – почему-то именно сегодня аншлаг и именно сегодня ему не везет даже в таком простом деле как приобретение билетов в задние ряды.
«Неужели оно того стоило?» - постоянно задается вопросом Кикё, следя вовсе не за происходящим на сцене, а за неестественно бледным – в цвет волос и собственного костюма – Бьякураном. И совершенно не удивляется, когда его босс теряет сознание за несколько минут до того, как вся Арена поднимется и будет долго аплодировать всемирно знаменитым оперным певцам. Кикё этого уже не может увидеть – скоро автомобиль мчится по уютным улочкам Вероны к отелю, и на пассажирском сидении, как-то особенно беспомощно запрокинув голову и зажмурив глаза, полулежит всё такой же бледный, но теперь уже хмурый Бьякуран.

В номере царят полумрак и тишина. Кикё, устало откинувшись на спинку дивана, осторожно массирует виски Бьякурана, уютно разлегшегося него на коленях. На лбу у босса холодный компресс, глаза закрыты, а привычное хитрое выражение и естественный цвет лица почти возвратились, и это добрый знак. Кикё бы, может, хотел сказать что-нибудь вроде «Не пугайте меня так больше» или «Разве нужно было так упрямствовать?», но вместо этого лишь тихо произносит:
- Оно того не стоило.
Бьякурану уютно и хорошо. От нежных прикосновений боль отступает, запах дыма наконец-то ушел, сменившись холодным белым ароматом орхидей и прохладным ночным воздухом, задувающим в распахнутое окно. Шумная Верона давно спит. Нити чуждых вероятностей постепенно распутываются, рвутся, пропадают в темноте - это немного больно и отдается всё тем же зудом между лопатками, но вполне терпимо и даже почти приятно. Бьякуран думает о том, что где-то в другом измерении он уже совершил то, ради чего это всё это затевалось. Он думает, что дождь с пеплом, возможно, не лучший вариант, думает, что не обязательно так часто путаться в клубке вероятностей, что информация, которую он получил вчера, не так уж важна и не стоит этой головной боли, и что слишком много дыма - мешает. Так мешает, что собственное улыбающееся лицо в сером небе плохо видно с горящей земли…
Такой ли «лучший» мир он себе представляет? Стоила ли она того – эта мелкая подлость с большими последствиями, которую прикрывало сегодняшнее посещение оперы и которая обернется для этого мира теми же пожарищами и той же идеальной красотой разрушенного до основания и совершенно не скучного ада?
И тут – «Оно того не стоило».
Кикё с его неожиданным высказыванием, кажется, случайно ответил на этот незаданный вопрос, а Бьякуран, конечно, очень любит такие забавные случайности. Он лениво приоткрывает глаза, и долго, внимательно смотрит на командира своих Венков:
- Может, оно того и не стоило, - наконец, тянет он, протягивая руку и убирая выбившуюся бирюзовую прядь за ухо своего Венка, - но я всё равно пойду вперед. И ты всегда будешь следовать за мной. Всегда.
Бьякуран говорит о другом, о своих вероятностях, о своих крыльях и нитях, в которых любой другой уже запутался бы сам, только не он. Но Кикё каким-то образом понимает.
Он бы опустился на колени и, низко склонив голову, поклялся в преданности. Так было бы действительно правильно. Но ему не хочется беспокоить своего босса, потому он только тонко улыбается и, наклонившись, почти благоговейно целует прохладные губы:
- Всегда, Бьякуран-сама.